4 июня 1972 года Советский Союз покинул поэт, чьё пребывание на территории коммунистического государства сочли слишком опасным и чреватым последствиями. Это был Иосиф Бродский. В ленинградском аэропорту он сел в самолет до Вены, а впоследствии переехал в США. В мае того же года неугодного поэта попросили сдать паспорт и лишили гражданства СССР.
В родной стране на тот момент он не издавался, его судили за тунеядство и отправляли в ссылку. За рубежом к Бродскому пришло признание и звание лауреата Нобелевской премии по литературе. Вспоминаем историю эмиграции знаменитого поэта, эссеиста и драматурга.
«Кто причислил вас к поэтам?»
Кампания против Иосифа Бродского была развёрнута в 1963 году с выходом в газете «Вечерний Ленинград» статьи под названием «Окололитературный трутень». Поэта клеймили в тунеядстве и паразитическом образе жизни, упрекали в отсутствии литературного таланта и подозревали в вынашивании предательских планов против родины.
Вот отрывок из статьи, подписанной Иониным, Лернером и Медведевым:
«Здоровый 26-летний парень около четырёх лет не занимается общественно полезным трудом. Живёт он случайными заработками; в крайнем случае подкинет толику денег отец — внештатный фотокорреспондент ленинградских газет, который, хоть и осуждает поведение сына, но продолжает кормить его. Бродскому взяться бы наконец за ум, начать наконец работать, перестать быть трутнем у родителей, у общества. Но нет, никак он не может отделаться от мысли о Парнасе, на который хочет забраться любым, даже самым нечистоплотным путём».
В 1964-м Бродский был арестован по обвинению в тунеядстве. В камере на следующий день после задержания он пережил первый сердечный приступ. Реплики с судебных заседаний вошли в историю и стали хрестоматийными:
Судья: Ваш трудовой стаж?
Бродский: Примерно…
Судья: Нас не интересует «примерно»!
Бродский: Пять лет.
Судья: Где вы работали?
Бродский: На заводе. В геологических партиях…
Судья: Сколько вы работали на заводе?
Бродский: Год.
Судья: Кем?
Бродский: Фрезеровщиком.
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались окончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский: Я не думал, что это даётся образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это… от Бога…
Стенограмма заседания сохранилась благодаря журналистке и писательнице Фриде Вигдоровой, которая в своём блокноте вела запись реплик судебных слушаний. На сегодняшний день это единственная документация дела Бродского, которая позволяет оценить риторику суда и обвинителей. Последние апеллировали к тому, что ни на одной работе подсудимый не задерживался, а вместо «нормальной работы» почему-то занимается стихами.
По признаниям поэта, самым тяжёлым для него стало направление в психиатрическую больницу между заседаниями, где его закалывали препаратами и применяли пытки:
«Вы лежите, читаете — ну там, я не знаю, Луи Буссенара, вдруг входят два медбрата, вынимают вас из станка, заворачивают в простынь и начинают топить в ванной. Потом они из ванной вас вынимают, но простыни не разворачивают. И эти простыни начинают ссыхаться на вас. Это называется «укрутка». Вообще было довольно противно. Довольно противно… Русский человек совершает жуткую ошибку, когда считает, что дурдом лучше, чем тюрьма».
В суде в том числе муссировалась публикация в «Вечернем Ленинграде», на что Бродский отвечал:
«Статья Лернера была лживой. Вот единственный вывод, который я сделал. Я не считаю себя человеком, ведущим паразитический образ жизни. Там только имя и фамилия верны. Даже возраст неверен. Даже стихи не мои. Там моими друзьями названы люди, которых я едва знаю или не знаю совсем».
К тому времени Иосиф Бродский начал зарабатывать литературным трудом: писал стихи, делал сложные художественные переводы во взаимодействии с секцией переводов Союза писателей. В профессиональном сообществе его признавали — о нём хорошо отзывались Корней Чуковский и Самуил Маршак. Однако обвинительный приговор был неизбежен. Бродского выслали из Ленинграда в Архангельскую область, где ему, невзирая на проблемы с сердцем, предписали занимался тяжёлым физическим трудом на протяжении пяти лет. Дважды в неделю— отметки о присутствии в милицейском отделении, каждый месяц — обыск.
Из ссылки Бродского вызволил общественный резонанс, который поднялся в советском и западном литературном мире. Уже упомянутый блокнот Вигдоровой стал сенсацией в разгар холодной войны, перепечатанный текст начал ходить в самиздате. Французский философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр заявил, что советскую делегацию на Европейском форуме писателей будут ждать проблемы. А внутри СССР началось движение «подписантства» — литераторы стали требовать отмены приговора для Бродского. Советские власти испугались международного скандала. Спустя год и восемь месяцев поэта вернули из ссылки.
Эмиграция
В мае 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денечки». Красноречивая метафора подразумевала под собой допросы, тюрьмы и психбольницы. Поэт принимает решение об отъезде. Лишённый советского гражданства, он улетает из Ленинграда (через Австрию в США), чтобы не вернуться никогда.
Решение советских властей о выдворении стало для Бродского, по его словам, «удивительной неожиданностью». В письме на имя Брежнева он писал:
«Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Всё плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге».
В июне 1972 года Бродский получил разрешение на въезд в США для работы в Мичиганском университете. Америка встретила отвергнутого советского поэта очень благосклонно. Он много путешествовал, давал мастер-классы по стихосложению, читал лекции о поэзии. В 1980-м году получил американское гражданство, а в 1987-м (в возрасте 47 лет) — Нобелевскую премию по литературе «за всеобъемлющее творчество, проникнутое ясностью мысли и поэтической интенсивностью».
Строго говоря, назвать Бродского диссидентом нельзя — и выдворили его из страны не из-за ярой антисоветской позиции или воинствующего инакомыслия, а по причине его непохожести, невстроенности в систему. Для советской власти это оказалось даже хуже и опаснее, чем прямая антисоветчина.
В эмиграции Иосиф Бродский прожил 24 года. Он занял аполитичную позицию и отказывался критиковать Советский Союз, за что не раз подвергался критике. Так и не вернулся на родину, хоть и тосковал по Ленинграду, где его удостоили звания почётного жителя города. После получения Нобелевской премии его постепенно начали издавать в России. В своих высказываниях он сравнивал возвращение на родину с возвращением к бывшей жене: «Это до известной степени похоже на возвращение к прежней жене. При этом не важно, что стало с ней. Важно, что произошло с тобой».
Драматичным моментом для поэта стала невозможность увидеться с родителями. Его отец не хотел покидать СССР насовсем, в то же время миграционные законы того времени предполагали, что член семьи эмигрировавшего может выехать из страны только на постоянное место жительство для воссоединения с родственниками. Лишь после смерти матери Бродского в 1983 году его отец согласился выехать из страны по израильской визе, но умер весной 1984 года, так и не повидав сына.
Иосиф Бродский скончался в Нью-Йорке в 1996 году.
