Top.Mail.Ru

Княжна Елена Шаховская: “На пароход можно было брать только два чемодана”

Елена Хрущева.

Сан-Матео, Калифорния

1915-2021

Мы публикуем интервью соотечественников разных волн иммиграции. Сегодня свою историю рассказывает Елена Хрущева (Сан-Матео, Калифорния), которое она дала для фильма “Крым. Судьбы Великого Исхода.1920-2020.” созданного Конгрессом Русских Американцев.

На пароход можно было брать только два чемодана

Елена Борисовна Хрущева, урожденная княжна Шаховская, ушла из жизни в январе 2021 года.

Я родилась в Киеве, в Липках – если кто знает этот район, очень хороший район. Знаю, что на улице Виноградной, но совершенно не помню номер дома.

Семья моих родителей жила в Киеве, но имение моей мамы или ее родителей было под Житомиром, называлось Крошна.

Я очень любила свою маму. Папа умер рано в возрасте 47 лет, мне было тогда 15 лет, и я прекрасно это помню. Он был чудесный человек для меня, но и все папу любили.

Папа был военный, офицер, во время первой мировой войны был адъютантом по особым поручениям.

Я помню, как очень быстро бабушка меня одевала. С нами был мой дядя. Мы шли пешком. Дядя нес на руках мою сестру, а я топала сама, дядя держал меня за руку. Мы шли через мост. Перед нами шли мам и бабушка. Моя мама хромала, может быть, башмак был неудобный.#nbsp; Был неимоверный мороз, мама была в каракулевой шубе.

Мы подошли к какому-то грузовику, там сидело очень много людей. Чемоданы, мешки. Мы все туда втиснулись. С нами была еще другая бабушка, сестра маминой мамы, которая была замужем за генералом Слесаревым Федором Александровичем. Она была разбита параличом, ее туда еле всунули. Нас привезли в какое-то место.

Слышен был немецкий говор – оказывается, это была немецкая колония, а территория русская.#nbsp; Еще я помню, как бабушка нарядила нас в большие банты, беленькие платьица Рядом была католическая церковь. И на голове была шапочка с какими-то розочками. Раз церковь -#nbsp; значит, должны быть банты и розочки.

Потом была какая-то карета, или телега. И одна большая лошадка. Мне было страшно жалко эту лошадку. Нас закрыли каким-то одеялом.

Мы ехали на юг, в Севастополь, в имение нашего дяди. Там было много людей, полно пароходов, чтобы вывозить людей. Было заявлено, что на пароход можно брать только два чемодана. У мамы был саквояж, в котором было столовое серебро. Но нам не разрешили его брать, и мама должна была выбросить это серебро с борта. Так мама лишилась своего серебра.

Что вы делали на корабле?

Многие болели морской болезнью, но мама и бабушка не болели. Много было раненых, но тяжелых держали отдельно.

Мы ехали отдельно от нашего отца, он был отдельно. Пока корабль не двинулся, папа к нам зашел, но потом ушел.#nbsp; Он был с офицерами, на другом этаже.

Мы добирались на французском корабле в Галлиполи. Папа был на хорошем положении, он устроил, что мы получили в турецкой семье, в небольшом домике, две комнаты.

Мы жили там все вместе: в одной комнате мама, бабушка, еще одна бабушка, дети. И была еще одна семья, тоже мама со своей парализованной матерью и двумя девочками.

Мы были как сардельки в бочке. Наши папы были отдельно, с военными.

Пароходы приходили постепенно. Это была Турция, все говорили по-турецки. Первое слово, которое я узнала, было «гузель». Я спросила, что это – мне сказали, «очень миленькая девочка».

Папа служил в части Николаевского училища. Там были разные части, и даже кусочки из разных частей. Там были и барон Врангель, и генерал Кутепов.

Я так хорошо помню, как нам устроили парад. Папа шел с частью, а мы чинно с мамой. Детей моего возраста почти не было. Мы все шествовали. Я наблюдала. Папа маршировал. Конечно я обожала своего папу, и все его также любили, он был очень красивый.

В конце парада солдаты подхватили папу на руки и куда-то понесли. У меня появились слезы – неужели они хотят моего папу забрать? Мама сказала, что наоборот, они его очень любят. Папу мы видели очень редко.

Позже мы узнали, что можно попасть в Бела-Цркву в Сербию. Это маленький город на границе с Румынией, там говорят по-сербски, и много по-немецки. Там мы обосновались. Сербы нас встретили чудесно.


Гаснет луч, жизнь клонится к закату,

Зенит давно остался позади,

И больно, больно чувствовать утрату

Прошедших лет, прошедшего пути.

Когда встречаешь тех, с кем юность протекала

И вспоминаешь дни без горя, без забот,

Тогда мне кажется, что шутку жизнь сыграла

И что еще возможен поворот.

Но поворота нет, дорога вьется в гору.

Года минувшие и юность не вернуть,

А впереди уже открылся взору

Последний перевал, где оборвется путь . .

Поэты белого движения. Н. Н. Домерщиков.